| Главная » Статьи » Мои статьи |
ЛЕЗГИНСКИЙ КОНТЕКСТ ТВОРЧЕСКОЙ БИОГРАФИИ М.Ю. ЛЕРМОНТОВА
| Тема Кавказа в русской литературе начинается с XVIII века. Кавказом навеяны произведения А.С. Пушкина («Кавказский пленник»), А.А. Бестужева-Марлинского (Молла Нур», «Аммалат-бек»), М.Ю. Лермонтова («Демон», «Мцыри» и др.), Л.Н. Толстого («Казаки», «Хаджи-Мурат»). Так, у Ф.М. Достоевского в романе «Записки из Мертвого дома» говорится о некоем лезгине Нурре, с которым писатель познакомился во время его пребывания на каторге в Омском остроге. Типические черты инонационального характера, этнопсихологические особенности передаются через индивидуально-эмоциональное проявление своего героя. Писатель отмечает честность Нурры, любовь и уважение к нему арестантов острога, которые называли его «Нурра – лев». [1, с. 50-51]. Л.Н. Толстой сыграл важную роль в жизни лезгинского мальчика Магомеда Эфендиева, который был сослан в Тульскую область на 12 лет за преступление, которое он не совершал. Хлопотами Льва Николаевича 14-летний Магомед был отпущен из острога; он жил в усадьбе писателя, учился грамоте. Впоследствии М.Эфендиев стал художником и написал книгу о своей встрече с Львом Толстым. (Его картина и книга «Я знал Льва Толстого и его семью» находятся в музее-усадьбе Льва Толстого). Наиболее ярко выражена кавказская тема в творчестве двух великих русских поэтов – А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова. Кавказский феномен в их творчестве достаточно исследован и изучен. По утверждению Белинского, открытие кавказской темы в русской поэзии началось «с легкой руки Пушкина», и затем Кавказ – «колыбель поэзии Пушкина» – «сделался <…> и колыбелью поэзии Лермонтова». [2]. Отметим, что Пушкин не видел сколь-нибудь существенного значения Кавказа для России, кроме как плацдарма для сближения с Востоком. Отсюда и отношение его к Кавказу, к «ужасному краю чудес…» было с великодержавной высоты, с точки зрения имперской политики: «Кавказ подо мною. Один в вышине Стою над снегами у края стремнины…» («Кавказ»). Это отношение более ярко выступает в стихотворении «Кобылица молодая»: «Кобылица молодая, Честь кавказского тавра, Что ты мчишься, удалая? И тебе пришла пора; Не косись пугливым оком, Ног на воздух не мечи, В поле гладком и широком Своенравно не скачи. Погоди; тебя заставлю Я смириться подо мной: В мерный круг твой бег направлю Укороченной уздой». [3, т.1, с.423] Совершенно другой, отличный от имперского, взгляд на покорение горцев у Л.Н. Толстого, который в 23-летнем возрасте приехал служить на Кавказ. Участие Толстого в кавказской войне привело писателя к созданию цикла кавказских военных произведений, с которых начинается иное – «толстовское» понимание и изучение Кавказа с потрясающим проникновением в духовные смятения, в психологию горцев, с беспощадным осуждением завоевательной войны царизма. Хотя Пушкин и относился к Кавказу с державных позиций, и он искренне признавался в любви к «диким и угрюмым» его красотам. Издалёка «от брегов Невы» поэт видел «…пред собою Кавказа гордые главы», питался «…чувствами немыми, И чудной прелестью картин Природы дикой и угрюмой». [3, т. 1, с.718]: Лермонтов с первых же дней своего пребывания всем сердцем, всей душою принял, понял и полюбил «Синие горы Кавказа», которые «взлелеяли детство» его. [4, I, с.127]. Поэт представляет, чувствует себя духом и плотью истинным сыном Кавказа: «Хотя я судьбой на заре моих дней, О южные горы, отторгнут от вас, Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз: Как сладкую песню отчизны моей, Люблю я Кавказ». [4, I, с.36]. Опальному поэту, высланному на Кавказ в 1837 году за стихотворение «Смерть поэта» (А.С. Пушкина), приходилось участвовать в карательных экспедициях против горцев. Но поэт к борьбе горцев относился как к национально-освободительной, изнутри понимал их стремление к свободе: «Кавказ! далекая страна! Жилище вольности простой! И ты несчастьями полна И окровавлена войной!..». (Кавказу). [4]. Любовь Пушкина к Кавказу больше созерцательная, опосредованная. Поэт восхищенно описывает «отдаленные громады седых, румяных, синих гор», «где рыскает в горах воинственный разбой…», где слышны печальные песни, где Муза «К пределам Азии летала И для венка себе срывала Кавказа дикие цветы», где она (Муза) прислушивалась «к песням дев осиротелых»... [3, т. 2, с.4]. Любовь Лермонтова к Кавказу более яркая, более земная; поэт дышит, живет, весь напитан Кавказом, его духом. Являясь одновременно непосредственным участником драматических событий на Кавказе и сочувствующим судьбе Кавказа, поэт разделяет и его участь. Лермонтов не позволял себе пользоваться бывшими тогда в употреблении при описании Кавказа и горцев негативными, презрительными определениями имперского сленга как «туземец», «инородец», «дикарь» и т.п., что встречается у Пушкина и Бестужева-Марлинского. Откуда же у молодого поэта такое глубокое понимание кавказского духа, такая неуемная к Кавказу любовь? Не говорит ли это о духовной тяге Лермонтова к своим истокам, о чувствовании своей близости к кавказским корням? Как тут не верить версии М.А. Вахидовой о кавказском (чеченском) происхождении М.Лермонтова, что «холод северных небес» не смыл «краску юга» с лица Лермонтова…». [5, с.23-43]. Наверное, у каждого горца, впервые прочитавшего произведения М.Ю. Лермонтова, возникало родственное чувство к нему. Кажется, М.Лермонтов пишет о твоей земле, о твоих горах, о твоём народе, об очень знакомых людях… Так было в далёкой юности и со мной. Читая Лермонтова, я твердо говорил себе: «Он настоящий лезгинский поэт!» Уж слишком много в его произведениях лезгинского: обнаженной прямоты и открытости характера, повышенного чувства справедливости, твёрдости духа, экспрессивности характера, особенностей мировосприятия… И не удивительно, что в числе произведений Лермонтова, посвященных Кавказу, заметно выделяются произведения с лезгинским кодом; произведения, где поэт создает образы героев-лезгин. Среди них поэмы «Измаил-бей», «Хаджи Абрек», стихи «Прощание» («Не уезжай, лезгинец молодой»), «Кинжал» и др. В начале сентября 1837 года в Кубинской провинции вспыхнуло восстание лезгин во главе Гаджи Магомедом из села Хулух. В Кубу срочно были отправлены войска для последующего «составления там особого действующего отряда». Туда был переброшен и два эскадрона драгун из Грузии, где служил М. Лермонтов. Находившийся тогда на лечении в городе Пятигорске, он вынужден был спешить, чтобы в районе Кубы догнать свой эскадрон. [6, с.612]. Но к прибытию эскадронов из нижегородцев Осада Кубы была снята 11 сентября. Так что, принимать участие в подавлении восстания Лермонтову, к большому счастью, не пришлось («волнения были укрощены» батальонами Тенгинского гусарского и Апшеронского пехотного полков). «Я слышал только два-три выстрела, – спустя три месяца, вспоминая эти беспрерывные странствия «то верхом, то на перекладных», напишет Лермонтов из Тифлиса опальному, как и сам, сосланному в Петрозаводск за распространение стихотворения «Смерть поэта» другу Святославу Афанасьевичу Раевскому. – Зато два раза в моих путешествиях отстреливался, раз – ночью, когда ехал из Губы…» В этом же письме он описывает маршрут своих поездок: «Изъездил Линию всю вдоль, от Кизляра до Тамани, переехал горы, был в Шуше, Губе, в Шамахе, Кахетии»… [7]. О пребывании М.Ю. Лермонтова в городе Кусары Кубинского уезда Дагестанской области писала и Р.С. Белаш: «Лермонтов побывал не только в Кубе, но и в Новой Кубе (ныне Кусары). Почему-то этот город не вошёл в исследование лермонтоведов. Но в Азербайджане нет такого человека, кто бы не знал о пребывании Лермонтова в Кусарах… По преданиям старых жителей, Лермонтов остановился в Новой Кубе на Офицерской улице (нынешняя улица Ленина) в доме военного врача подполковника Александра Александровича Маршева... Кусарцы рассказывают, что у соседа доктора Маршева, лезгина Курбана была красавица-дочь по имени Зухра. Поэт был влюблен в ее агатовые глаза и в стихотворении «Кинжал» он воспевал ее «божественные глаза». Также старожилы рассказывают по преданиям своих отцов и дедов, что, когда Лермонтов побывал здесь, горцы собрались в доме доктора Маршева, чтобы послушать русского поэта. И они с большим интересом и охотой слушали стихи поэта. Какой документ может выражать так точно и так ярко бесконечную любовь горцев к Лермонтову?». [8]. (Ныне в г. Кусары, в бывшем доме военного врача подполковника А.А. Маршева находится «Дом-музей М.Ю. Лермонтова»). Следует уточнить, что в военных сводках и рапортах, на картах Кавказского театра военных действий за 1834-1846 годы, в письмах самого Лермонтова, под названием «Губа» нужно понимать Новую Кубу (ныне г. Кусары). [9]. О дислокации в Новой Кубе пехотного полка писал и А.А. Бестужев-Марлинский, в 1834 году побывавший в Кубе: «До сих пор здесь была штаб-квартира Апшеронского пехотного полка и бригады…». [10, с.32]. Хотя М. Лермонтов был представителем воюющей с горцами стороны, в своих произведениях он симпатизирует горцам – «диким племенам ущелий», для кого «бог – свобода» и «закон – война», сочувствует их национально-освободительной войне, восторгается этим гордым, мужественным народом, их сильным и несгибаемым духом, противоборствующим против любого насилия: «Как я любил, Кавказ мой величавый, Твоих сынов воинственные нравы…». [4, с.323]. Свободолюбивым, вольным духом, неуёмным напором, резким эмоциональным характером Лермонтов и сам походил на горца. В поэме «Измаил-Бей» поэт с особой симпатией рисует красоту молодой лезгинки Зары, кто «Нежна – как пери молодая, Создание земли и рая, Мила – как нам в краю чужом Меж звуков языка чужого Знакомый звук, родных два слова!», и образ храброго, благородного горца Измаил-Бея. [4, с.336; 363 ]. Не жалея жизни, они сражаются за свободу своего народа. В трудные годы женщины Кавказа плечом к плечу с мужьями сражались против врагов, защищая свободу: «Но жёны гор не с женскою душою! За поцелуем вслед звучит кинжал, Отпрянул русский – захрипел – и пал! «Отмсти, товарищ!» – и в одно мгновенье (Достойное за смерть убийцы мщенье!)». [4, с.362]. В сюжете поэмы «Измаил-Бей», самой большой из кавказских поэм, названной поэтом «Восточной повестью», где нашли отражение исторические события начала XIX века на Кавказе, любовная линия сочетается с темой национально-освободительной борьбы горцев. Лермонтов не скрывает крайнюю жестокость колониальной войны на Кавказе. Вернувшись домой, на Кавказ, Измаил-Бей застает плачевную картину: некогда цветущая родная земля в пепелище. Пока горцы, как Измаил-бей, храбро сражались в русской армии против иноземных врагов, получая за свои геройства Георгиевские кресты и другие боевые награды, некоторые народы Кавказа уничтожались войсками царской России, сгонялись с родных земель; аулы пустели и исчезали; уцелевшие горцы спасались в неприступных горах; многие мигрировали кто куда, оставляя свои земли новым насельникам: «Горят аулы; нет у них защиты, Врагом сыны отечества разбиты, <…> Как хищный зверь, в смиренную обитель Врывается штыками победитель, Он убивает старцев и детей, Невинных дев и юных матерей Ласкает он кровавою рукою…» [4, с.362]. В ответ на жесткую и жестокую политику царизма у народов тихо зреет злоба на несправедливость. Измаил-Бей решает мстить врагам «любезной родины своей»: «Меж тем летят за годом годы, Готовят мщение народы…». [4, с.327]. Но поэту чужды некоторые дикие обычаи гор, например, кровная месть, ради которой зачастую льется невинная кровь. И в поэме «Хаджи Абрек» Лермонтов с нежной теплотой передает образ молодой лезгинки Леилы: «В тени прохладной у порога, Лезгинка юная сидит. Пред нею тянется дорога, Но грустно вдаль она глядит»… [4, с.421]. Молодая жена Бей-Булата Леила становится невинной жертвой кровной мести. Добрую молодую красавицу жену Бей-Булата в отмщение за своего брата убивает абрек Хаджи, чтобы обрекает своего кровника на вечные муки, какие он испытывает по убитому брату. Бездушного, жестокосердного кровника не трогают ни слёзы, ни моления юной женщины: «Оставь мне жизнь! Оставь мне младость! Ты знал ли, что такое радость?..» [4, с.426]. Произведения последних лет Лермонтова напитаны холодящим душу трагизмом. Это был трудный период для опального, томимого одиночеством поэта. Взаимоотношения с царской властью ухудшились настолько, что на осуществление своих жизненных планов он рассчитывать не мог. Уныние и депрессию в последних стихах Лермонтова отмечает и Александр Дюма в книге «Кавказ», материалы к которой собирал во время своих путешествий по России в 1858–59 годы: «В стихотворениях, которые мы сейчас приведем, бросается в глаза одна только меланхолия. Все эти стихотворения написаны им незадолго до смерти. Графиня Ростопчина обратила наше внимание на то, что Лермонтов предчувствовал свою скорую смерть; этим предчувствием проникнуто почти каждое его стихотворение». [11, с.318-319]. А.Дюма приводит в своем переводе на французский язык (Le Blesse «Раненный»), выписанное им «из одного альбома» стихотворение, которого нет в собрании сочинений Лермонтова. Подстрочный перевод из книги А.Дюма (возможно, сделанный Н. Берзеновым) такой: «Узрели ль вы несчастного, Что в корчах пал на землю Пред лесом опустевшим? Никто не облегчит его печали, А кровь сочится из больного сердца. И он ушел в свои воспоминанья, Поняв, что всеми позабыт давно». [11, с.318 – 319]. По сюжету стихотворение «Раненый» явно напоминает стихотворение «Сон», написанное в 1841 году, которому предшествовали дуэль и вторая ссылка на Кавказ: «В полдневный жар в долине Дагестана С свинцом в груди лежал недвижим я; Глубокая еще дымилась рана, По капле кровь точилася моя». [4, с.216-217]. В подстрочнике французского варианта сразу бросаются в глаза знакомые образы и метафоры из стихотворения «Сон». На благословенной лезгинской земле в Кусарах (Новой Кубе) в 1837 году Лермонтов написал несколько стихотворений, в т.ч. «Кинжал», по мнению Р.С. Белаш, ошибочно датированное 1838 годом. Здесь в Лезгистане Михаил Лермонтов записывает и сюжет сказки «Ашик Кериб», как показывает лезгинский поэт А.Кардаш, 1) учитывая обилие тюркских слов и фраз в тексте, сказка Лермонтову была рассказана на тюркском языке; 2) исходя из количества намазов, совершённых Ашиком-Керибом за день, сказитель Лермонтова являлся лезгином, суннитом; (у Лермонтова Ашик Кериб говорит: «Утренний намаз творил я в Арзиньянской долине, полуденный намаз в городе Арзруме; пред захождением солнца творил намаз в городе Карсе, а вечерний намаз в Тифлисе». Итак, получается четыре намаза. Для мусульманина суннита остаётся ещё один – пятый намаз, который должен совершить в этот день перед сном. Но герой сказки Ашик-Кериб не может его пока творить, так как он спешит на свадьбу своей любимой Магуль-Мегери. Если бы сказитель «Ашика Кериба» был шиитом, ему было бы достаточно три намаза. В тюркском варианте сказки Ашик-Кериб как раз совершает три намаза. Опровергая выводы И.Л. Андроникова, что «лермонтовская запись ближе всего к варианту, записанному в Ахалцихском районе Грузии в 1930 году», литературовед А.В. Попов датирует запись сказки 1891 годом. [14, с. 94]. А.Кардаш склоняется к бытующей в народе версии, про «Ашика Кериба» Лермонтову мог рассказать житель селения Урва, близ города Кусары, ашуг Лезги Ахмед (1762–1840). В то время Лезги Ахмед был широко известен в Лезгистане и Закавказье; осталась информация о его состязании с тюркским ашугом Хесте Касумом. [13, с. 94]. Ссылаясь на разные источники (в т.ч. на И.Л. Андроникова, А.В. Попова), А. Кардаш приводит убедительные доводы в пользу того, что Шемахинский вариант сказки «Ашик-Кериб» записан Лермонтовым в 1837 году в Кусарах. Исследователь резонно подкрепляет свои доводы сравнением некоторыми тюркских и лезгинских языковых, психолингвистических элементов, содержащихся в тексте сказки «Ашик Кериб»: тюркское «ашыг» – лезгинское «ашукь/ашикь», тюркское «Гериб» – лезгинское «Къериб/Кериб»; (у Лермонтова «Ашик Кериб»), тюркское «Хызрилиас» – лезгинское «Хадирилиас» или «Хидирилиас» (у Лермонтова «Хадерилиаз» и «Хадрилиаз»), тюркское «чепер» – лезгинское «чапар» (у Лермонтова «чапра»; «перегородка», «занавес»), тюркское «Куршуд-бей» – лезгинское «Къуршуд-бек» (у Лермонтова «Куршед-бек») и т.д. То есть, лермонтовская орфография слов ближе к лезгинскому языку, чем к тюркскому. Лермонтов как поэт в Лезгистане был известен ещё в середине ХIХ века. Об этом свидетельствуют воспоминания Нины Рот, дочери коменданта Ахтынской крепости Фёдора Рота. Эти воспоминания на немецком языке вместе с переводом на русский обнаружил в архивах Санкт-Петербурга архивариус Надир Бедирханов и использовал в своей книге «Воспоминания девы гор». (Солдаты и офицеры русского гарнизона, дислоцировавшегося в крепости лезгинского села Ахцах, называли Нину «девой гор»). [15]. Так лезгинской одиссеей завершается первая ссылка М. Лермонтова на Кавказ: 21 сентября 1837 года поэт покидает город Кусары*. Маршрут его в Кахетию пролегает через Кубу, Шамаху, Нуху (Шеки), крепость Новые Закаталы, Балакен, Сигнахи и Лагодехи. Кто знал тогда, что поэту оставалось жить всего-то около трех с половиной лет… Как верно подметил литературовед А.Мирзабеков, «лезгинские образы в творчестве М.Ю. Лермонтова выступают как символы храбрости, благородства, великодушия. Лезгинский народ всегда почитал личность и творчество великого русского (и добавлю: кавказского. – Ф.Н.) поэта». [16]. Лезгинская символика в поэзии позволяет сказать, что по своему духу и характеру Михаил Юрьевич Лермонтов самый лезгинский поэт из всех великих русских поэтов. * В «Летописи жизни и творчества М.Ю. Лермонтова (1837 года), составленной Мануйловым В.А. (АН СССР. Институт русской литературы (Пушкинский дом). – М.; Л.: Наука, 1964) время нахождения Лермонтова в Новой Кубе с 18 по 20 сентября не отражено. Примечания: 1. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. IV. М.: Полиграфресурсы, 1999. 2. Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина Санкт-Петербург. Статья шестая http://az.lib.ru/b/belinskij_w_g/text_0170.shtml 3. Пушкин. Сочинения в трех томах. – Москва: Худ.литература. 1985, 1986 (тт. 1, 2). 4. Лермонтов М.Ю. Сочинения (в 2-х томах. Т. 1). – Москва: Правда, 1988. – 720 с. 5. Лермонтов. Россия, Кавказ: движение во времени. Матер. Межд.научн. лермонтовской конференции 28-30.05.2014). Грозный, 2014, с.207-217). 6. Акты, собранные Кавказской археографической комиссией (в 13 томах). Том VIII. Издательство: Тип. Главного Управления Наместника Кавказского. Тифлис, 1881. – 1033 с. 7. Мануйлов В. Утраченные письма Лермонтова // М. Ю. Лермонтов / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). – М.: Изд-во АН СССР, 1948. – Кн. II, с. 33-54. — (Лит. наследство; Т. 45/46). 8. Белаш Р.С. Народ не забывает. Газета «Кавказская здравница». – 15 октября 1968 года. 9. Кавказский календарь 1847 года (Алфавитный указатель городов и мест Кавказского края по губерниям и уездам). – Тифлис: Актканцелярия Кавказского наместничества, 1847, с. 73. 10. Бестужев-Марлинский А.А. Путь до города Кубы. 2-е ПСС (изд-е 4, т. IV, ч. Х, ХI, ХII). – Санкт-Петербург, 1847. 11. Дюма А. Кавказ. – Краснодар: Издательство «Советская Кубань», 1992. – 512 с. 12. Кардаш А. Лермонтов на Лезгинской линии. Литературная Россия: №30. – 26 июля 2013. 13. Сборник материалов по описанию местностей и племён Кавказа. Тифлис, 1894 г. Вып. 19, Отдел 3. 14. Попов А.В. Лермонтов на Кавказе. Ставропольское книжное издательство, 1954. 15. Бедирханов Н.В. Воспоминания «Девы гор». Махачкала, 2013. 16. Азиз Мирзабеков. Лезгинские мотивы в творчестве Лермонтова. Лезгинские известия. № 09 (23). | |
| Категория: Мои статьи | Добавил: Фаиз (01.05.2016) | Автор: Фейзудин Нагъиев E | |
| Просмотров: 576 | Теги: |